Женщину из Удмуртии «сожгли» презрением в студии передачи «Мужское/женское»

Как пишут «Новые Известия», женщину «сожгли» презрением десятки людей в студии и миллионы телезрителей по стране. У нее не нашлось ни одного заступника.

Героиня — 41-летняя Алена Ермилова из Балезино. Сильно потрепанная жизнью многодетная мать со слезами на глазах и дрожью в голосе рассказала о том, что ее муж умер в зоне СВО и теперь она боится, что у нее отберут их трехлетнего сына. Сестра мужа хочет забрать племянника на воспитание и обвиняет Алену в том, что она непутевая и пьющая мать, грозит лишением родительских прав.

Алену пригласили на передачу, чтобы благодаря общественному резонансу уличить родственников в корысти. Родные погибшего мужчины практически не общались с ними и не проявляли интереса к ребенку, пока на горизонте не замаячили 5 миллионов «гробовых».

Алена пришла в студию доказать свою материнскую любовь и побороться за квартиру, которую на ее деньги купили родственники мужа, но жить ее туда не пустили.

Но в студии героиню быстро превратили в проститутку и алкоголичку. Еще при жизни муж хотел развестись и отсудить ребенка, кричит его сестра. Всех детей у Алены нужно отобрать и раздать по приемным семьям, — к этому призывает ведущая. Другие гости студии призывают Алену немедленно в доказательство материнской любви отписать квартиру в пользу трехлетнего сына.

…Ранние беременности. Запои. Двоих старших детей у женщины отняли, лишив родительских прав, об их судьбе Алена ничего не знает. После этого родилось еще пятеро детей, от разных мужчин. Отсидела в тюрьме за воровство, вышла. С последним мужем Сашей вся брачная жизнь происходила исключительно на зоне, в комнатах для свиданий. Так и зачали сына. Саша отправился на спецоперацию прямо из колонии, так и не освободившись…

Алена получает от государства ежемесячно около 75 тысяч рублей (детские пособия и по выплаты по потере кормильца). За погибшего мужа она получила 5 млн рублей, из которых 4 млн сразу доверила объявившимся родственникам мужа — на покупку квартиры, которая впрочем, оказалась куплена всего за 2 млн 480 тыс. рублей (58,6 кв. метров). Куда «положительные родственники» дели оставшиеся полтора миллиона рублей, Алена у них даже не спрашивала. Побывав в своей новой городской квартире всего однажды, больше туда возвращаться не захотела. Родственники и без нее там неплохо устроились, а при появлении Алёны на пороге сразу вызвали инспекторов по делам несовершеннолетних.

Алена с четырьмя детьми вернулась в свою деревню. Живут они в разваливающемся деревянном бараке, без удобств. Воду носят с колонки, топят печь. Это жилье семье в качестве льготного выделила администрация. Администрация же конфисковала у семьи перешедшую по наследству благоустроенную квартиру — якобы за долги…

...Важно, что доказательств пьянства, по крайней мере, за пару последних лет, Алене так никто и не предъявил.

«Алена Ермилова, конечно, не святая, — говорит автор материала, которая, по ее словам, росла все детство с Аленой в одном дворе. — Да, я ужасно предвзята по отношению к этой „падшей женщине“. Но вы знаете, падать и катиться кубарем вниз ей особо не с чего было. Пьедесталов, подиумов, да даже табуреточек для этой девочки, а потом девушки никто никогда не воздвигал».

Анна Снежина рассказывает:

«Девочка Алена родилась в неблагополучной уже в нескольких поколениях семье. Ее мать жила со своей матерью до кончины последней в их однокомнатной квартире. Потом Алёна со своей матерью жила в этой же квартире до ее смерти. У мамы — тело в наколках. Сидела. Будет сидеть за воровство еды и Алёна.

Вечно грязная комнатушка, пропитанная дешевым сигаретным дымом, и женские судьбы тут из поколения в поколение замыкаются в один круг. Посуда бьется с криками на всю улицу. Отцов и мужей там никогда не было. Были приходящие одноразовые особи мужского пола. Алена так и получилась — за шторкой в однокомнатной квартире. Потом в этой же квартире ее подростком изнасиловали.

Кроме нищеты, вечной нужды, насилия, несчастий и горя эта девочка в своей жизни ничего толком не видела. Школу она прогуливала, спасая вечно бьющуюся в истерике и пьяном угаре мать или загораживая ее собой от мужских кулаков, ведь, как и все дети, свою маму Алёна любила. Друзей у Алёны не было и завести их было нелегко. У этого ребенка во дворе было прозвище "воровка", и родители из других семей своих детей пытались всячески от воровки оградить. Если воровка приходила играть на детскую площадку, мам и пап с другими детьми с этой площадки как ветром сносило. Однажды Алёна захотела завести котенка, хозяева позвали ее на знакомство с пушистым комочком. Девочка очень хотела котенка, но его отдали другим. Алене в лицо заявили, что не желают животному несчастной жизни.

Бесконечные перебирания специфичных мужчин и беременности ото всех из них — отчаянный, жалкий и наивный поиск любви… Другой любви ей не показывали. Надежных привязанностей, как говорят психологи, не сформировалось.

Я не вижу вообще никаких просветов и зазоров, через которые Алёна могла бы выбраться, вырваться из этой "родовой травмы". Не вижу мест и сообществ, где Алёне показали бы другой путь. Фундамента тут не было (и не могло быть), и ожидания морализаторов на этот счет — обыкновенное невежество.

У меня есть детское фото с Алёной. Смотря на эту девочку на снимке, я понимаю, что она отдала бы все на свете за то, чтоб у нее было другое детство. Был бы папа. Более удачливая семья, достаток, чтобы мама не пила бы так часто водку и не водила б домой за шторку посторонних дяденек.

Эта девочка совершенно точно хотела бы ходить на кружки и спортивные секции, как другие девочки из двора, да только стоило это каких-то денег, а у мамы с бабушкой денег на такое нет. И вот девочка уже крепко за бортом этой жизни.

Дети Алёны, к сожалению, тоже поневоле закрутились в этом колесе неблагополучия и стали повторять мамину судьбу. 9-летняя дочь заживо воспламенилась (играла с зажигалкой), двое младших подолгу остаются одни.

Я не говорю, что детей не нужно спасать. Нужно. Но я также знаю, что Алёна искренне не понимает, за что хотят отнять детей. Ей кажется, что она любит их настолько сильно, насколько только способна, и делает для них все, что только может — уж точно больше, чем ее собственные мама и бабушка. Другой модели семьи у нее нет, и те страх и ужас, которые видят другие люди, для нее — совершеннейшая норма.

Очевидно, что Алёне больше всего на свете нужны поддержка и любовь, реабилитация, помощь в преодолении посттравматического стрессового расстройства, а не всеобщее публичное порицание. Ее жизнь — ад с самого рождения. Преждевременная смерть ее личности — наша беспомощность.

Алёна взрослела в девяностые. Я абсолютно уверена, что если бы в ее квартале был кабинет или комнатушка с добрыми людьми, куда можно было бы прийти — покушать, согреться, сбежать от семейных метаний посуды, а главное поговорить о том, что происходит в семье — ее жизнь могла бы действительно сложиться по-другому. Квалифицированная помощь, понимание, как выбраться из этой колеи, и вообще понимание, что ее семья — это совсем не норма, и любви там никакой нет — вот, что было действительно нужно этому ребенку и тысячам других детей.

Я чувствую к этой девочке с фото одну только безграничную жалость. А из сегодняшнего дня мне хотелось бы, чтоб государственные бюджеты выделялись на такие кабинеты и комнатушки с добрыми тетушками, а не на карательные структуры. Что могут органы опеки, кроме как отобрать, наказать, лишить? Телевидение — обещать помочь, но кинуть, клеймить со всех сторон (хочешь гонорар — терпи), покрыть позором, задавить осуждением.

Почему же наши государственные институты запрограммированы только годами наблюдать, а затем разгребать последствия запущенных семейных драм — и обязательно дубинкой»?