Лудорвайское дело: за что кулаки пороли крестьян?

«Привет, я Короленко!»

В знаменитом Мултанском деле, ставшем известным на всю страну в самом конце позапрошлого века, до сих пор много темных мест. И вряд ли мы когда-то узнаем, кто в действительности убил несчастного крестьянина Конона Матюнина, вырезав из его тела отдельные органы. Ясно, что не крестьяне-удмурты села Старый Мултан, которых в этом обвиняли, приписав убийству ритуальный характер — это, мол, было человеческое жертвоприношение. Но кто и зачем его убивал?

Версий и сплетен в виде версий уже в то время ходило много.

Крестьян-удмуртов арестовали по навету (доносу), каковые судебными органами до этого фиксировались постоянно. Чуть ли не ежегодно находился какой-нибудь деятель, в приступе белой горячки заявлявший, что удмурты хотят его «замолить», то есть убить в ритуальных целях. Обычно таким наветам ходу не давали, а тут вдруг дали.

Предполагалось, что кто-то из чиновников пытался делать карьеру, раскрутив обычную крестьянскую склоку до масштабов дела о жертвоприношении. Допускали, что властям понадобилось громкое разоблачение «внутренних врагов», на роль которых отлично подходили инородцы, как подавалось, язычники и убийцы. Вот против таких, мол, и надо сплотиться вокруг царя-батюшки.

Как бы то ни было, остановили Мултанский процесс те, кого сегодня точно признали бы иноагентами. Либеральная пресса подняла вокруг дела большой шум, к защите подключился когда-то отбывавший часть ссылки в Глазове знаменитый писатель-народник, сказав что-то вроде «Привет, я Короленко!» У обвиняемых крестьян немедленно появились очень хорошие адвокаты, сумевшие убедительно доказать в суде, что дело сфальсифицировано от и до. Несчастных крестьян, отсидевших несколько лет ни за что ни про что, отпустили.

Долгое эхо

Эхо Мултанского дела было долгим. Еще и потому, что после 1917 года официальной пропаганде очень нужны были примеры угнетения царскими сатрапами представителей коренных народов. Людям, в массе своей не обремененным даже начальным образованием, на примере дела просто и доступно объясняли, кто был виноват, и выходило так, что царские чиновники. Мултанское дело было настолько известным, что идея устроить громкий процесс, но уже не над крестьянами, а над теми, кто им не дает нормально жить и работать, не могла не прийти в головы тех, кто отвечал за проведение государственной политики в деревне.

А политика эта была предельно жесткой — в конце 1920-х в стране началась коллективизация. И крестьян нужно было убедить в том, что причиной их бедствий является вовсе не эта государственная политика, а те, кто ей противостоят — кулаки. Под которыми подразумевались отнюдь не справные крестьяне, своим трудом достигшие относительного достатка, а сельские ростовщики, сами на земле не работавшие, а жившие эксплуатацией бедных.

Откуда у кулаков было много земли? Тут все просто. Кулаки давали голодающим зерно под грабительский процент — на еду и посев. Когда сумма долга накапливалась достаточная, крестьяне вынужденно выходили из общины, отдавая свои земельные паи в счет долгов кулакам. А сами или шли на заработки в город, или становились «сельскими пролетариями» без земли.

Той самой земли, которую крестьянская община («мiръ») считала своей — богом данной — собственностью. И на выходящего из общины крестьянина, и на кулака она смотрела как на врага, отсюда, кстати, и другое название кулаков — мироеды.

Но было ли что-то, что община, этот пережиток феодализма, могла противопоставить кулакам? Да — коллективные хозяйства, влияние кулаков на которые было заметно слабее. Кулачество, считая своим врагом и общину, и близкородственные ей первые коллективные хозяйства, сопротивлялось, как могло. И в какой-то момент перешло к открытому противостоянию с властью — до конца 1930-х из густых удмуртских лесов выкуривали остатки вооруженных кулацких банд численностью до нескольких сотен человек.

Методы воздействия

Это открытое противостояние оформилось как раз в конце 1920-х годов.

Конкретно в деревне Лудорвай утром 28 июля 1928 года кулаки и их пособники (подкулачники) начали сгонять крестьян к пожарному сараю. Там проводилась экзекуция: бедняков и середняков били черемуховыми прутьями, оставляющими долго незаживающие раны. Били всех без разбора — женщин, детей, стариков.

На следующий день все повторилось, только на экзекуцию сгоняли уже не только лудорвайских обитателей, но и крестьян из соседних деревень. Экзекуции подверглось больше сотни человек, включая и прятавшегося в крапиве бывшего секретаря крестьянского комитета Ульяна Маратконова, получившего в итоге двойную порцию вичек.

Причиной, по которой пороли крестьян, была неисправность изгородей, в результате которой якобы произошла потрава посевов. Но дело было, конечно, не в изгородях, а в том, что лудорвайские кулаки крепко спелись с местной администрацией. Как выяснилось позже, накануне порки член лудорвайского сельсовета и активный сторонник кулаков Григорий Иванов бегал к председателю сельсовета Липину, спрашивая, «можно ли писать приговор — вичкой стегать». Председатель отвечал, что это, мол, «дело обчества», которое представляли в основном кулаки.

«Порка была, несомненно, не случайно вызванная, а заранее подготовленная. Это можно подтвердить фактом: зажиточные перед устройством экзекуций провели конспиративное собрание в лесу, и что прутья, которыми пороли, были приготовлены заранее. Пороли не всех одинаково, пороли больше всего бедняка, но для отвода глаз был вовлечен и середняк», — отмечалось позже в отчете Удмуртского обкома ВКП (б) об этом деле.

Как следует из этого отчета, к террору лудорвайские кулаки перешли после того как беднейшая часть деревни ходатайствовала о выделении ему выселкового товарищества — того самого коллективного хозяйства, которое так не нравилось кулакам.

Избежать наказания удалось единицам. Крестьянин Константин Соколов отстреливался из ружья, а затем прятался несколько дней в лесу. Другой крестьянин, некто Лушников, влез на сруб с топором и все-таки отбился от приглашавших его на сход подкулачников. Организатор поселкового товарищества Петр Калинин спрятался в соломе, найти его не смогли, и выпороли в отместку его сына Карпа.

Под конец организаторы-кулаки — Трофим Мемятов, Еремей Бегишев и Николай Сергеев — решили оформить случившееся приговором сельского общества. Под этим документом появились 176 подписей — в основном, как было выяснено на суде, подложных. Была там и подпись члена Юськинского сельсовета бедняка Токарева — он получил 30 ударов вичками сразу после того как расписался в приговоре.

Суровые годы

Конец 1920-х — время суровое, но даже на фоне тогдашней жизни порка крестьян выглядела абсолютной дикостью. Причины которой надо искать в предшествующих событиях.

Лудорвайские кулаки неплохо жили всегда, особенно в Гражданскую. При Колчаке они инициативно пороли крестьян за что попало, а председателя местного комитета бедноты крестьянина Гаврилова и его 12-летнего сына — убили. Чуть позже та же участь постигла председателя Лудорвайского сельсовета Соколова, которому перед смертью отрезали уши и сломали ноги.

Никто за эти преступления так и не ответил. Кулаки чувствовали себя хозяевами жизни, и когда в 1921-22 годах в Ижевской волости случился голод, они убили трех коммунистов, пытавшихся организовать сбор излишков для помощи голодающим.

К середине 1920-х ситуация в деревне стала заметно лучше. И более-менее вставшие на ноги лудорвайские крестьяне потребовали передела общинной земли, не проводившегося к тому времени больше 40 лет. Кулаки передел заблокировали, сославшись на то, что землемеру платили тогда они. Они же в 1928 году закрыли существовавший крестьянский комитет. Иными словами, сделали все для того, чтобы никаких коллективных хозяйств в Лудорвае и соседних деревнях не появилось. Но крестьяне — бедняки и середняки — хотели обратного.

Вплоть до высшей меры

Информация о показательной порке крестьян кулаками быстро дошла до Москвы. На Лудорвайское дело специальным постановлением отреагировал ЦК ВКП (б), обрушившись на областной комитет, которым «слабо проводилась работа по борьбе с засоренностью и разложением в ряде случаев советского и кооперативного аппарата и систематическим извращением им классовой линии работы в деревне».

Спохватившийся обком срочно создал комиссию для расследования лудорвайского преступления. Дело было поручено судебному следователю по важнейшим делам при прокуроре РСФСР Эльмановичу, следствие продолжалось больше двух месяцев, 9 декабря «Ижевская правда» опубликовала заключительное обвинение по Лудорвайскому делу.

Неделю спустя в Вотском областном суде начался процесс против 10 кулаков, им были предъявлены обвинения по ст. 58/8, 109 и 110 тогдашнего УК РСФСР («совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти…»).

Были вызваны 95 свидетелей, а также общественные обвинители из удмуртов и представители Москвы. Порка крестьян судом квалифицировалась не как «бытовуха», а как политический акт, отсюда и суровое требование прокурора для десятка подсудимых — от 10 лет лишения свободы до высшей меры наказания.

Правда, никого по Лудорвайскому делу так и не расстреляли. Десять кулаков осудили на сроки от 3 до 10 лет исправительных работ с конфискацией имущества. Пятерых из них судили по «политической» 58-й статье как «врагов народа».

Чуть позже, уже в 1930 году, были репрессированы еще шесть участников лудорвайских событий, но уже не к лишению свободы, а всего лишь к высылке за пределы Удмуртской автономной области.

О Лудорвайском деле писали книги и даже сняли фильм, который показывали по всей стране. Но такой известности, как Мултанское, Лудорвайское дело не получило. Вполне возможно, еще и потому, что процесс раскулачивания на селе набрал такие обороты, что в Москве решили, что процесс приобретает неконтролируемые формы, и дали по тормозам. В марте 1930 года последовала знаменитая сталинская статья «Головокружение от успехов», бившая как раз по наиболее ретивым борцам за счастье крестьянства на местах.